Интертекстуальность романа в стихах Ильи Сельвинского “Пушторг”

Роман в стихах Илья Сельвинского выстроен чрезвычайно сложно в плане интертекстуальности: система пре-текстов, к которым отсылает Сельвинский, очень сложна, в нее включаются тексты и Маяковского, и Эренбурга, и Хлебникова (что, в частности, продемонстрировано Л. Ф. Кацисом1), но в данном случае нас интересуют те интертекстуальные отношения, которые выстраиваются между «Пушторгом», двумя текстами начала XIX века — «Евгением Онегиным» Пушкина и «Дон-Жуаном» Байрона2 и поэтическим миром Маяковского.

Роман в стихах Ильи Сельвинского «Пушторг» (1928)3, по собственному признанию автора, задействует в качестве пре-текста т. н. байронический пласт русской литературы: «Атмосфера романа сделана в той традиции, которую внесло в русскую поэзию влияние Байрона»4. В более раннем творчестве Сельвинского большую роль играют и романтические поэмы Пушкина (интертекстуальная связь «Кавказского пленника» и эпопеи Сельвинского «Улялаевщина» очевидна), и поэзия Лермонтова.

Сходство «Пушторга» с «Дон-Жуаном» и «Евгением Онегиным» достаточно очевидно. Прежде всего роль отсылки к Пушкину выполняет выбор жанра «Пушторга» — роман в стихах.

В качестве отсылок к пушкинскому роману в тексте «Пушторга» можно указать на безусловные аллюзии в самом тексте (вплоть до точных совпадений). В текст «Пушторга» входят письма героев, выполненные опять же с отсылкой к пушкинским, вводится описание посещения театра, Ленинграда («Карточный город Пиковой Дамы // Под небом холщовым своих декораций, // Дворцов и каналов с пустыми водами, // С тенью, где каждый — лицейский Гораций, // С муниципальной луной на крюке // Стоял, обернувшись фронтоном к реке, // Которая плавно плыла за кулисы, // За памятники эпохальных коллизий» (608)), автор включается в роман на правах действующего лица, он обращается к читателям; даются рассуждения критиков, упоминаются современные автору (и герою) поэты и критики и т.п.

Характеристики некоторых героев сопоставимы с пушкинскими, в частности, В. Зайцев в некоторой степени дублирует образ Ленского из «Евгения Онегина»:

... В. Зайцев тончайший поэт,
И им с интимным лиризмом воспет
Весь инвентарь парнасских традиций (516)5.

Далее Сельвинский в качестве примера вводит «стихотворение Зайцева» «Роза», отсылающее к лицейскому стихотворению Пушкина «Роза»6.

Сельвинский четко соблюдает сам стиль романа в стихах в соответствии со стилем «Евгения Онегина», постоянно вводя отсылки к пушкинскому тексту:

Простимся же, Зайцев, на этом месте
В счастливейший миг твоего бытия.
Оленька. Дай обниму и тебя —
Немало страниц отмахали мы вместе (648).

Ср. у Пушкина:

И здесь героя моего,
В минуту, злую для него,
Читатель, мы теперь оставим.
Надолго.. навсегда. За ним
Довольно мы путем одним
Бродили по свету7.

Или: (Автор заслуживает упрека
В обилии чужеземных слов,
Но, право, не видит ни малейшего прока
В том, чтобы вечно молиться на Даля (...)
Нет, я стою за вырыв корней,
За помесь французского с нижегородским (...) (534).

Ср. в «Евгении Онегине»:

А вижу я, винюсь пред вами,
Что уж и так мой бедный слог
Пестреть гораздо б меньше мог
Иноплеменными словами,
Хоть и заглядывал я встарь
В Академический словарь8.

Возможно, что одним из оснований привлечения «Евгения Онегина» в качестве пре-текста для Сельвинского стало «отражение в произведении разноречия (и разноязычия), присущего уже децентрализованному языковому сознанию пушкинской эпохи»9. Известно, что смешение диалектов и прочих явлений языковой периферии в поэтическом тексте — один из любимейших приемов Сельвинского (см., например, его «одесские» или «цыганские» стихи). Может быть, в привлечении именно «Евгения Онегина» в качестве пре-текста сыграл роль конструктивизм Сельвинского, заинтересованность романом в стихах Пушкина как «сделанной» вещью — идея, популярная в это время (например, в 1923 году вышла статья Шкловского о Пушкине и Стерне, где «Евгений Онегин» характеризуется как «фактурная», «конструированная» вещь10).

В качестве отсылки к «Дон-Жуану» Байрона, которого Сельвинский читал в переводе П. Козлова, выступает заимствование Сельвинским октавы «Дон-Жуана» в «Пушторге», некоторые совпадения текстуального характера; очень показательно и важно в нашем аспекте введение эпиграфа из «Дон-Жуана».

«Байроническая» линия, и прежде всего Пушкин возникает в «Пушторге» в знак несогласия с другим поэтом этого времени, декларировавшим отказ от «классической традиции» — с Маяковским11. Задействуя в качестве пре-текста как целое русский байронизм, Сельвинский неизменно вводит в этот круг и Маяковского, как основного своего предшественника, и, если Маяковский всячески принижал значение классики (стаскивание Пушкина с пьедестала и проч.), то Сельвинский, нападая на Маяковского и пародируя его, делает это прежде всего за счет введения отсылок к Пушкину и Байрону.

«Байроническая» линия и Маяковский встречаются в качестве пре-текстов еще в раннем стихотворении Сельвинского “Кредо” (1918), см.:

В женской ласке, как в водах Волг,
Я всего себя растранжирю (...)
Нет, не Байрон, я не иной,
Никакой и ничей не избранник12.

Такое сведение в одном тексте реминисценций и просто цитат из Пушкина и Маяковского достаточно характерно для Сельвинского и в последующие этапы творчества13. Особенно ярко проявляется она в «Пушторге».

Например, эпиграф из «Дон-Жуана» перед третьей главой

Боб Саути, ты поэт, венком лавровым
Увенчанный, и меж поэтов туз (560)

предваряет замену Саути на Маяковского в первых строках главы:

Маяковский! Вы — увенчанный лаврами
Мэтр и меж поэтов туз.

«Дон-Жуан» Байрона, первые две строки которого цитирует Сельвинский в эпиграфе, продолжается обвинениями современных поэтов, и прежде всего Боба Саути — в продажности, лести, и проч.:

... Хоть изменил и делом ты и словом
Своим друзьям, став торием. Дивлюсь,
С каким искусством ты с порядком новым
Миришься. Заключил ли ты союз
С лекистами при месте иль без места,

3

(...)
И вот, желая скрыть свое бессилье,
Ты до таких возносишься вершин,
Что падаешь стремглав с отвесной кручи,
Блеснув на солнце рыбкою летучей.
(...)

8

Я не могу нестись за вами вслед:
Я пеш, а ваш Пегас имеет крылья; (...)
Тебе, продажный бард, свое творенье
Я посвящаю14.

Ср. у Сельвинского после обращения к Маяковскому:

Как-то за вами я поплетусь
В малярном деле торговой рекламы?
Голос мой (а ведь отец мой лев)
Глух перед вашими колоколами —
Недаром ослиных шкур и литавр имя
Заменено понятием «ЛЕФ».
(...)
В каждой буковке проба рубля, —
Вы, о генерал от юбилерии!
(...) На брань в Политехникум выдыбая,
Легкою векшей летел над дубами
(Поскольку позволят 8 пудов) (560-561).

С учетом байроновского пре-текста в этом фрагменте вполне можно прочитать упрек Маяковскому в «сотрудничестве с режимом» и отказе от прежних футуристических идеалов: как пишет Вайскопф, «с 1922 г. преданность Маяковского официальному большевизму сомнений уже не вызывает»15, а Сельвинский своим романом идет как раз ему наперекор, изображая «плохим» партийца и «хорошим» — беспартийного. Кроме того, фраза «генерал об юбилерии», обращенная к Маяковскому, представляет собой явную отсылку к «Юбилейному» Маяковского, где, собственно, и имеет место стаскивание Пушкина с пьедестала.

Ср. также стихотворение Маяковского 1918 года:

А почему
не атакован Пушкин?
А прочие
генералы классики?16

Таким образом, называя Маяковского генералом, Сельвинский применяет к нему ту же характеристику, что Маяковский употреблял по отношению к Пушкину. Отталкивание от Маяковского приобретает здесь сложную форму: прямые и косвенные отсылки на Маяковского появляются в тексте через посредство линии Байрон — Пушкин, которая и становится средством отрицания и атаки на Маяковского.

Здесь же Сельвинский вводит еще один претекст, играющий ситуативную роль, — «Слово о полку Игореве», где имеет место такая же ситуация — отказываясь от следования манере предшественника, Бояна, автор «Слова...» выбирает собственную манеру письма. Сельвинский, уподобляя Маяковского Бояну и приводя в качестве иллюстрации возможное решение одной строфы в «маяковском» стиле, так же отказывается от подражания ему и избирает собственную манеру с ориентацией на пушкинскую:

Но я, восклицая древлянину: «Prosit!»,
Почесть воздам серенькой прозе (561)17.

(Ср. пушкинское: «Лета к суровой прозе клонят»18).

Сельвинский обнажает связь Маяковского со стилем «Слова о полку Игореве»19 и одновременно выводит его за рамки литературы, в разряд «древней классики».

Можно выстроить упрощенную схему интертекстуальности «Пушторга»:

((pre-T1 ® pre-T2) ® pre-T3) ® post-T1,

где pre-T1 — «Дон-Жуан» Байрона, pre-T2 — «Евгений Онегин» Пушкина, pre-T3 — поэзия Маяковского, а post-T, соответственно, «Пушторг».

Скорее всего, здесь имеет место так называемая репрезентативная интертекстуальная субституция, которая подразумевает, что «post-T задает на цепочке pre-T1 ® pre-T2 [в нашем случае имеется в виду цепочка — pre-T1&2 ® pre-T3 — прим. М. Л.] связь, при которой вторичный антецедент так или иначе выступает как беспризнаковый в проекции на первоисточник»20. В данном случае отрицается именно поэтический мир Маяковского, выступающий за счет введения «байронической» линии как искусственный и «псевдо-литературный». Реципируя предшествующую ему литературную традицию (имеется в виду Маяковский, отношение к которому у Сельвинского очень неоднозначное), от которой он сам очень сильно зависел, Сельвинский обесценивает его как литературную традицию, лишает его свойства литературности) и подчеркивает этот признак в собственных произведениях. Меняя местами два своих преинтертекста, Сельвинский настойчиво возводит собственную интертекстуальную генеалогию к Пушкину и Байрону, поскольку установление в «Пушторге» зависимости Маяковского от отрицавшейся им самим традиции, подвергает негации творчество последнего.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Кацис Л. Ф. Конструктивистская Москва И. Сельвинского и И. Эренбурга (К проблеме “московского текста” 1920-1930 годов) // Лотмановский сборник. Т. 2. — М., 1997. С. 729-742. См. также об интертекстуальности у Сельвинского: Grubel R. G. Das fruche werk Il’ja Sel’vinskijs: Der Entwurt einer konstruktivistischen Poetik // Wiener Slawistischer Almanach. Band 6. Wien, 1980. S. 83-107.

2. Здесь имеется в виду не оригинал байроновской поэмы, а «Дон-Жуан» в переводе П. Козлова, который, судя по всему, и был знаком Сельвинскому.

3. Ссылки на «Пушторг» даются по изданию: [Сельвинский И. Л. Избранные произведения. Л., 1972].

4. Сельвинский И. // Читатель и писатель. 1928. 1 февраля.

5. Ср. о Ленском в “Евгении Онегине”: «...Он пел разлуку и печаль, // И нечто, и туманну даль, // И романтические розы» (ЕО, с. 40). В связи с этим важную роль играет и дублирование в «Пушторге» сюжетных линий «Онегина», а именно любовных коллизий: Онисим (Онегин) — Саша (Татьяна) — Кроль (генерал) & Зайцев (Ленский) — Ольга Чайка (Ольга).

6. Пушкин А. С. ПСС. Т. 1. М., 1956. С. 152.

7. Пушкин А. С. ПСС. Т. 5. С. 190.

8. Пушкин А. С. ПСС. Т. 5. С. 21. В последних двух примерах фрагменты «Пушторга» диаметрально переворачивают связи тех пушкинских фрагментов, к которым отсылают. Так происходит далеко не всех случаях, как будет показано дальше.

9. Недзвецкий В. А. Прозаизация поэмы как путь к «эпосу нового мира» («Евгений Онегин» А. С. Пушкина) // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 1995. № 2. С. 23.

10. Шкловский В. «Евгений Онегин». Пушкин и Стерн // Очерки по поэтике Пушкина. Берлин, 1923. С. 213. Вообще роль пушкинских реминисценций в романе Сельвинского (помимо жанра, разноречия и сконструированности) могла бы стать темой отдельной работы, но в данном случае нас интересует вполне определенный аспект этой интертекстуальной связи, а именно линия Пушкин — Маяковский в интертекстуальной парадигме романа.

11. Влияние поэзии Маяковского на творчество Сельвинского отмечалась неоднократно [Раков В. П. Маяковский и советская поэзия 20-х годов. М., 1976. С. 190-200 и др.; Тимофеев Л. Рец. на сб. «Ранний Сельвинский» // На литературном посту. 1929. № 5 и т.д.], в том числе и самим Маяковским (ср. эпиграмму на Сельвинского 1930 г.).

12. Сельвинский И. Избранные произведения. Л., 1972. С. 54-55. Маяковский вводится и сам по себе, например: «Под стулом валялась перчатка. Замша» [Пушторг, 575]. Ср.: «Вошла ты, // резкая, как «нате!», // муча перчатки замш» [Маяковский В.В. ПСС, Т. 1. С. 178].

13. Ср. замечание Л. Ф. Кациса: «Домик в Коломне» и «Пушторг» относятся к одной и той же поэтической традиции — к русскому байронизму. Не забудем, что в «Записках поэта» фигурирует Маяковский — Каменный гость, отсылая не только к молодому апашу, которые представляется себе «Дон Жуаном и фатом», но снова к байроновскому «Дон Жуану» [Кацис Л. Ф. «Маякоша... любимейший враг...»: Маяковский в поэтической полемике 192—30-х гг. // Литературное обозрение. 1993. № 6. С. 86].

14. Байрон Дж. Г. Сочинения. Т. 3. СПб., 1905. С. 209-210.

15. Вайскопф М. Во весь Логос: Религия Маяковского. М., 1997. С. 92.

16. Маяковский В. В. ПСС. Т. 2. С. 16.

17. Ср. также: «Но там же впервые явился Пушкин // И за руку ввел меня в круг роковой. // Сначала я тихо корпел над рифмой, // На ямбе качался, как на волне... // И вдруг почуял я вой надрывный... // Жизнь разверзлась пещью в огне!» [Пушторг, 570].

18. Пушкин А. С. ПСС. Т. 5. С. 137.

19. О чем позже (в 1943 году) напишет Винокур в книге «Маяковский — новатор языка».

20. Смирнов И. П. Порождение интертекста (Элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества Б. Л. Пастернака). СПб., 1995. С. 94.

ЛИТЕРАТУРА:

Байрон Дж. Г. Сочинения в 3-х тт. / Под. Ред. С. А. Венгерова. — СПб.: Издание Брокгауз—Ефрон, 1904—1905. Т. 3.

Вайскопф М. Во весь Логос: Религия Маяковского. Москва — Иерусалим, 1997.

Кацис Л. Ф. «Маякоша... любимейший враг...»: Маяковский в поэтической полемике 192—30-х гг. // Литературное обозрение. 1993. № 6.

Кацис Л. Ф. Конструктивистская Москва И. Сельвинского и И. Эренбурга (К проблеме “московского текста” 1920-1930 годов) // Лотмановский сборник. Т. 2. — М., 1997. С. 729-742.

Маяковский В. В. Полное собрание сочинений в 13-и тт. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1955-1961.

Недзвецкий В. А. Прозаизация поэмы как путь к «эпосу нового мира» («Евгений Онегин» А. С. Пушкина) // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 1995. № 2.

Пушкин А. С. Полное собрание сочинений в 10-и тт. Изд-е 2-е. М.: Издательство Академии Наук СССР, 1949-1957.

Раков В. П. Маяковский и советская поэзия 20-х годов. М., 1976.

Сельвинский И. Избранные произведения. Л., 1972.

Смирнов И. П. Порождение интертекста: (Элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества Б. Л. Пастернака). СПб., 1995.

Тимофеев Л. Рец. на сб. «Ранний Сельвинский» // На литературном посту. 1929. № 5.

Шкловский В. «Евгений Онегин». Пушкин и Стерн // Очерки по поэтике Пушкина. Берлин, 1923.

Grubel R. G. Das fruche werk Il’ja Sel’vinskijs: Der Entwurt einer konstruktivistischen Poetik // Wiener Slawistischer Almanach. Band 6. Wien, 1980. S. 83-107.