АННА АХМАТОВА
Осип Мандельштам писал, что в поэзии Ахматовой женщина из объекта становится лирическим героем. Ранняя лирика Ахматовой часто воспринимается как женская поэзия, своеобразный любовный дневник, описывающий отдельные интимные моменты жизни героини.
Действительно, темы ахматовской поэзии — простое земное счастье и простое, интимное и личное горе; любовь, разлука в любви, неисполненная любовь, любовная измена, светлое и ясное доверие к любимому, чувство грусти, покинутости, одиночества, отчаяния — то, что близко каждому, то, что переживает и понимает каждый. Поэтому ее стихи неизменно встречают отклик в читательских сердцах. Простому и обыденному она умеет придать интимный и личный характер.
Ахматова возродила форму фрагмента, наиболее полно воплощенную в поэзии XIX века Тютчевым. Ее стихотворения можно сопоставить с личным и интимным разговором — с дневником, письмом, устным рассказом. Стихи ее написаны очень просто — это простота разговорной речи, включающей обыденные слова, бытовые обороты:
Хочешь знать, как все это было? -
Три в столовой пробило,
И, прощаясь, держась за перила,
Она словно с трудом говорила:
"Это все... Ах нет, я забыла,
Я люблю вас, я вас любила
Еще тогда!" -
"Да"?!...
В. М. Жирмунский пишет о «кристаллизованных в стихах отрывках живого разговора», в самом деле, эти фразы как будто выхвачены из реального диалога: «Я думала: ты нарочно — Как взрослые хочешь быть…», «Ты письмо мое, милый, не комкай, До конца его, друг, прочти…». В стихах Ахматовой нет нарочитой поэтичности и преувеличенной метафоричности, они доверительны и создают ощущение личной дружеской беседы, интимного разговора. Если не разговор, то — или обращение к «нему» («ты»), к собеседнику, молчаливое присутствие которого создает ощущение диалога, или форму письма. Очень сильно в них ощущается личный голос автора, личное его настроение.
Ахматова входит в литературу, удивляя и покоряя читателей своим камерным стилем, шепотом, а не криком, неожиданностью обычного словаря. Как пишет Ю. Н. Тынянов, «был новым явлением ее камерный стиль, ее по-домашнему угловатое слово; и самый стих двигался по углам комнаты (…). Это было совершенно естественно связано с суженным диапазоном тем, с «небольшими эмоциями», которые были как бы новой перспективой и вели Ахматову с жанру «рассказов» и «разговоров», не застывшему, не канонизированному до нее». Разговорный язык, синтаксическая простота сочетаются у Ахматовой с патетической интонацией:
А, ты думал — я тоже такая,
Что можно забыть меня
(…)
Будь же проклят. Ни стоном, ни взглядом
Окаянной души не коснусь.
Вместе с тем эмоции в ее стихах скрыты и не выступают на поверхность, передаются через бытовые детали, посредством предметного мира стихотворения. Чувства героини не описываются прямолинейно, а дается намеком, ее лирика ассоциативна: и пейзаж, и интерьер, и переживания она передает через точную, выразительную деталь. Поэт говорит как бы не о своем внутреннем мире, а об окружающем. Но за этими нейтральными деталями скрывается духовная драма. Показ внутреннего — через внешнее с первых сборников становится основным принципом поэзии Ахматовой.
Так беспомощно грудь холодела,
И шаги его были легки.
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.
В этих строчках психологическая деталь играет определяющую роль — именно за счет ее присутствия создается представление о том, что чувствует героиня. Ее чувства — скрыты, недосказаны. Значима самая малая деталь:
Качание веток задетых
И шпор твоих легонький звон.
Слова звучат намеренно внешне, сдержанно и безразлично. В. М. Жирмунский объясняет это так: «Вспоминаются мелочи обстановки и ненужные детали разговоры, так отчетливо остающиеся в памяти в минуту величайшего душевного волнения».
Марина Цветаева писала о поэзии Ахматовой: «Посредством очевидной, даже поразительной точности деталей утверждается и символизируется нечто большее, нежели душевное состояние — целый душевный строй».
Очень часто в стихах Ахматовой встречается рассказ о происшедшем, о важном для героини событии, при этом также нет обособленной эмоции, чувства скрыты и только детали описания позволяют догадываться о том, что за буря бушует в ее душе:
Брошена! Придуманное слово —
Разве я цветок или письмо?
А глаза глядят уже сурово
В потемневшее трюмо.
Недаром она почти никогда не говорит о своих чувствах прямо — эмоция передается описанием жеста или движения, т. е. именно так, как это делается в новеллах и романах.
Поэтому мелочи, детали, предметы обстановки, окружение, биографические детали приобретают большую важность в поэзии Ахматовой. Героиня очень зримо представляется: она описывает, как она выглядит, свою одежду, движения, жесты, походку:
На шее мелких четок ряд,
В широкой муфте руки прячу.
…
И непохожа на полет
Походка медленная эта,
Как будто под ногами плот,
А не квадратики паркета.
Описывает Ахматова и прошлое своей героини, («Вижу выцветший флаг над таможней…», «В ремешках пенал и книги были» и др.), места, где она жила и живет (юг, Киев, Царское Село, Петербург), ее дом, ее комнаты:
Протертый коврик под иконой;
В прохладной комнате темно,
И густо плющ темно-зеленый
Завил широкое окно.
От роз струится запах сладкий,
Трещит лампадка, чуть горя.
Пестро расписаны укладки
Рукой любовной кустаря.
Эта обыденная обстановка, точные бытовые детали создают очень яркий образ главной героини ахматовской лирики.
Точное указание места и времени действия, описание окружающих героиню деталей — краеугольный камень ее поэзии. Стихи ее очень точны, Ахматова внимательна к предметному миру:
Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле.
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на земле.
Ахматова возвращает в поэзию конкретность и простоту образа, освобождающегося от символистской туманности, и определенность места и времени играет в этом важную роль:
Хочешь знать, как это было? —
Три в столовой пробило…
Я сошла с ума, о мальчик странный,
В среду, в три часа!..
Я пришли к поэту в гости
Ровно в полдень, в воскресенье…
Эта точность и определенность детали, окружающего мира, эмоций в поэзии очень характерна для Ахматовой, конкретные человеческие чувства, конкретная жизнь души связана в русской поэзии именно с ее именем. При такой раздельности и четкости, при такой конкретизации душевных переживаний почти для всякого движения души обозначен фактический повод. Стихи Ахматовой почти всегда содержат повествовательный элемент, это своего рода стихотворные новеллы:
Он любил три вещи на свете:
За вечерней пенье, белых павлинов
И стертые карты Америки.
Не любил, когда плачут дети,
Не любил чая с малиной
И женской истерики.
...А я была его женой.
Б. Эйхенбаум пишет: «Обрастание лирической эмоции сюжетом — отличительная черта поэзии Ахматовой. Можно сказать, что в ее стихах приютились элементы новеллы или романа, оставшиеся без употребления в эпоху расцвета символической лирики».
Характерны для Ахматовой тонкость наблюдения и точность взгляда. При скупости слов в ее стихах они точно и емко дают представление, картину мира героини. Ахматова утвердила малую форму стиха, сообщив ей интенсивность выражения. Лаконизм в ее стихах стал принципом построения: лирика утеряла как будто свойственную ее природе многословность. Все сжалось — размер стихотворений, размер фраз, сократился даже самый объем эмоций или поводов для лирического повествования. Тематика ахматовской поэзии достаточно узка.
Поэтический мир Ахматовой внутренне очень трагичен. Судьба, избираемая ее героиней, тот удел, который она почитает естественным, — это отсутствие счастья и удачи. Жестокий и равнодушный окружающий мир поглощает хрупкие, индивидуальные, одухотворенные ценности, эти последние, как и сам человек, эфемерны перед лицом времени и других разрушительных сил. Нормальное состояние, которое героиня принимает как должное, — мир без любви и счастья, постоянные потери любимых и близких, близящаяся смерть и одиночество:
Мне счастливой не бывать…
Шутил: Канатная плясунья,
Как ты до мая доживешь?
Новый мост еще не достроят,
Не вернется еще зима,
Как руки мои покроет
Парчовая бахрома.
И героиня ахматовской поэзии, ее лирический герой пассивно принимает этот мир и это положение вещей: осознавая собственное бессилие перед силами судьбы, она готова им покориться. Но все же сохраняет инстинктивную, вопреки судьбе, любовь к жизни и ее хрупким, теплым, одухотворенным предметам. Чувствуя мимолетность счастья, она ощущает ценность каждого отдельного момента жизни, каждой частицы сущего, сочувствует всем существам, находящимся в сходном с нею положении.
Героиня Ахматовой наделена ею способностью к творчеству (крылатостью) — то есть сверхчувствительностью, способностью выходить за границы данного. Она обладает даром прорицания, обостренными памятью и воображением, понимает язык природы, верит в приметы. Ей дарован дар проникать в суть вещей, провидеть интуитивно подлинный облик другого.
Память становится аккумулятором всех ценных моментов жизни и ориентирована прежде всего на их сохранение и преодоление их эфемерности, одновременно это и источник соблазнов и мучений. Для Ахматовой очень важны запоминание и способность все помнить:
Я вижу все. Я все запоминаю,
Любовно-кротко в сердце берегу.
Память становится родом творчества, это создание особой реальности, второго мира.
В лирике Ахматовой постоянно сочетание двух тем: долга и счастья; присутствует в ней понимание шаткости и, в конечном счете, безнадежности человеческого положения. Избираемый героиней аскетизм — смирение с тем, что счастье случайно, кратковременно и обманчиво счастье:
Или сядем на снег примятый
На кладбище, легко вздохнем,
И ты палкой чертишь палаты,
Где мы будем всегда вдвоем.
В определенной степени это даже страх перед счастьем, и — самоограничение, сдержанность, серьезность, скромность:
А у нас — светлых глаз
Нет приказу подымать
Корней Чуковский писал об Ахматовой: «Великий русский соблазн самоумаления, смирения, страдальчества, кротости, бедности, манивший Тютчева, Толстого, Достоевского, обаятелен и для нее. В этом она заодно с величайшими выразителями старо-русской души». И отсюда — поучения об отказе от утех и необходимость выполнения долга. Самоограничения в сфере любви: любовь, не похожая на любовь, скромные, тихие проявления любви. Ахматова пишет даже не про саму любовь, а про ее конец.
Редкое и мимолетное счастье воспринимается ею как подарок, чудо, благодать:
А мне в ту ночь приснился твой приезд…
Чем отплачу за царственный подарок?
Благослови же небеса —
Ты первый раз одна с любимым…
О, как вернуть вас, быстрые недели
Его любви, воздушной и минутной!
Сознавая естественность и неизбежность несчастья, героиня старается сжиться с ним. Любовь в стихах Ахматовой почти всегда трагична.
В послереволюционный период в поэзии Ахматовой появляется гражданская тема — это стихотворения «Петроград. 1919 г.», «Не с теми я, кто бросил землю», «Все расхищено, продано, предано…».
В стихотворении «Петроград. 1919 г.» описаны впечатления автора от действительности: по своей интонации — это предсмертное состояние России, когда свобода приносится в жертву любви к Родине. У Ахматовой нет обольщения революцией, как у Блока, она очень трезво глядит на вещи.
Стихотворение «Все расхищено, продано, предано…» рационально объяснить очень трудно, это типично русский взгляд на вещи: мотив света среди тьмы. У лирической героини Ахматовой остается надежда на чудо — несмотря ни на что:
Все расхищено, предано, продано,
Черной смерти мелькало крыло,
Все голодной тоскою изглодано,
Отчего же нам стало светло?
Борис Эйхенбаум пишет об исторической теме в творчестве Ахматовой: «Все это дает ощущение личной жизни, как жизни национальной, исторической, как миссии избранничества, как бремя, наложенное судьбой: «Твое неся я бремя, тяжелое, ты знаешь, сколько лет». Вот откуда и сила памяти, и страшная борьба с нею (потому что «Надо снова научиться жить»), и чувство истории, и силы для нового пути, трагическое (не личное мужество), в жертву которому отдается личная жизнь: «Упрямая, жду, что случится». Это уже от истории, от чувства опоры».
В стихах Ахматовой о Великой Отечественной войне отчетливо слышно отречение от своего, от личного в ситуации народной трагедии, слияние со всей страной во всеобщей трагедии. От лирического, интимного «я», на котором она настаивала даже в стихах о революции («Мне голос был, он звал утешно…»; «Не с теми я, кто бросил землю…»), Ахматова приходит к «мы», объединяющему великую страну и дающем силу и мужество:
И та, что сегодня прощается с милым, —
Пусть боль свою в силу она переплавит.
Мы детям клянемся, клянемся могилам,
Что нас покориться никто не заставит!
Если революция и гражданская война делила народ на две части, разрывала его изнутри и требовала от каждого и от поэта внутреннего самоопределения, но отечественная война, угрожающая России в целом, объединяет народ — и объединяющим становится общая земля и общий язык, о них и пишет Ахматова:
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова,
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово («Мужество»).
Но ложимся в нее и становимся ею,
Оттого и зовем так свободно — своею («Родная земля»).
«Реквием»
«Реквием» — это стихи 1935-1940-х гг., объединенные в поэму в 1961 году. О основе ее лежат факты биографии самой Ахматовой: в 1935 году ее сына Льва Гумилева и тогдашнего мужа Н. Н. Пунина и вторичный арест сына в 1928 году с последовавшим приговором военного трибунала сперва на 10, а после многомесячного пересмотра дела — на 5 лет лагерей. О «страшных годах ежовщины», об эпохе сталинских репрессий и написан «Реквием».
Героиня «Реквиема» — мать и жена. Реальная Ахматова и лирическое «я»: Ахматова постоянно меняет точку, с которой смотрит на героиню, называя ее, иногда на сжатом пространстве одного стихотворения, и «я», и «она», переходя от «я» к «ты» и снова к «я» в трех последовательных стихотворениях (3-4-5). Точнее было бы сказать — вслед за самим поэтом, — что это одновременно «я» и «кто-то другой» (3). «Кто-то другой» — это «я», вставшее в тюремную очередь, ставшее одной из частиц очереди, равных друг другу.
«Реквием» — это многоголосие, построенное как безымянная всеголосность. Ахматова как будто устраняет, отодвигает свои личные эмоции и открывает возможность говорить всем:
Для них соткала я широкий покров
Из бедных, у них же подслушанных слов.
… мой измученный рот,
Которым кричит стомильонный народ.
Поэт говорит от их имени, их словами, об их общем горе и чувствует неподъемный груз взятой на себя ответственности.
Наряду с произнесенными любым и все равно кем из тюремной очереди словами, которые пошли на ткань сшитого поэтом погребального савана, в звук «Реквиема» вплетаются и голоса бессловесные: перекликающийся с воем «стрелецких женок» вой старухи, плач детей, прощальные паровозные гудки, топот конвоиров, скрежет тюремных ключей, хлопанье двери в приемной. Эти голоса соседствуют с полной тишиной, которая есть не минус-звук, а пронзительное безмолвие:
И ни звука — а сколько там
Неповинных жизней кончается.
В. Франк пишет: «Время, смерть, покаяние: вот триада, вокруг которой вращается поэтическая мысль Ахматовой». Идеи вины, жертвы, искупления, в христианском миропонимании, с одной стороны, и древняя идея «проживания» судьбы, соотнесенности индивидуальной и родовой (в случае Ахматовой — национальной) судьбы, с другой стороны, предстают главными в философии ахматовской поэзии, отсюда стоицизм и смирение как две ипостаси ее жизни и творчества.
«Реквием» — название заупокойной службы, которое Ахматова дала поэме, в этом случае и общекультурное, и религиозное. Оно напоминает и «Реквиемы» Моцарта и Верди, и отпевание в церкви.
Очень важны поэтому для Ахматовой постоянные отсылки к христианскому ритуалу, к Евангелию, мотивы крестного пути Христа, его распятия. «Реквием» — не только описание непосредственно происходящего, но и как этапы крестного пути Христа и сопровождавших его матери, жены-мироносицы, ученика («Распятие» — называется заключительная, десятая часть поэмы; сточки «как к обедне ранней» присутствуют уже в «Посвящении», «за тобой, как на выносе, шла» — в первой части, «под Крестами будешь стоять» — в четвертой, и «Кресты» здесь — не только название ленинградской тюрьмы, но и крест Христа; «ты сын и ужас мой» — в пятой части отсылают к плачу Богородицы, как и слова «о твоем кресте высоком» в шестой части; наконец, эпиграфом к десятой части становятся евангельские строчки: «Не рыдай Мене, Мати, зрящи во гробе»).
Вместе с тем «Реквием» — не только документ эпохи, но и — поэзия. Наравне с личной трагедией, с трагедией всего народа в поэме присутствует и трагедия поэта: поэта, отстраняющегося от себя-человека, от своего горя. Поэт глядит на него извне, и понимает весь ужас такого раздвоения.
Очень тонко и точно почувствовал это Иосиф Бродский: «Но ведь действительно, подобные ситуации — арест, смерть (а в "Реквиеме" все время пахнет смертью, люди все время на краю смерти) — так вот, подобные ситуации вообще исключают всякую возможность адекватной реакции. Когда человек плачет — это личное дело плачущего. Когда плачет человек пишущий, когда он страдает — то он как бы даже в некотором выигрыше от того, что страдает. Пишущий человек может переживать свое горе подлинным образом. Но описание этого горя — не есть подлинные слезы, не есть подлинные седые волосы. Это всего лишь приближение к подлинной реакции. И осознание этой отстраненности создает действительно безумную ситуацию».
Трагедийность “Реквиема” не в гибели людей, а в невозможности выжившего эту гибель осознать. Если критика указывала на “эпохальность” поэмы, то Бродский переносит акцент на трагедию лирической героини.